Юрий Быков: «Гражданские не могут сопротивляться такому сильному клану, как Министерство внутренних дел»

Автор: Максим Туула

6 июня 2013

Автор «мужского» кино - о другом соотношении силы и правды

Дебют Юрия Быкова ЖИТЬ, участвовавший в «Кинотавре» 2010 года, запомнился всем: это было бескомпромиссное, лаконичное, снятое за малые деньги кино о человеке в ситуации тяжелого выбора. МАЙОР выдержан в том же духе: минимализм выразительных средств и максимализм нагнетаемых страстей. Майор полиции, спешащий к рожающей жене, сбивает машиной чужого ребенка – и немедленно увязает в дилемме без единого правильного решения: оставить своего ребенка без отца или ответить за преступление? Глубоко личные муки совести обретают масштаб межвидовой битвы за выживание, одно неправедное насилие немедленно влечет за собой другое – пока не становится ясно, что выхода отсюда нет и не будет.

Вы сейчас приехали из «Базелевса». Обсуждали будущий прокат?

Да, речь шла о количестве копий. Но у меня еще и другой интерес: я пишу много коммерческих сценариев, это такая отдушина и способ заработать денег. Есть шанс сделать с «Базелевсом» исторический фильм. Понятно, что МАЙОР – не коммерческое кино: вот я пришел в кинотеатр, билет стоит 250 рублей – я что, пойду с женой и ребенком на МАЙОРА, где в клочья режут? Хотя раз «Базелевс» взялся прокатывать, значит, увидел потенциал – пусть это и не 10 тысяч копий. МАЙОР действительно близок к жанровому кино, к «пацанскому» триллеру, бандитской истории.

Вы начинали снимать МАЙОРА самостоятельно, но потом опять стали сотрудничать с Алексеем Учителем. Как так вышло?

Осенью 2012-го я заканчивал сериал ИНКАССАТОРЫ для ЦПШ и в тот момент нам во второй раз отказал в поддержке то ли минкульт, то ли Фонд кино. Тогда я предложил своим товарищам, продюсеру Алексею Алексееву и оператору Кириллу Клепалову, придумать производственную схему, по которой мы могли бы начать съемки, чтобы сделать хотя бы что-то вроде длинного пилота: не хотелось терять зимнюю натуру. В стратегической перспективе ресурсы должны были появиться. Мы разработали схему из четырехдневных блоков и длиннокадровую концепцию, которая помогла бы компенсировать отсутствие яркой постановочной картинки за счет внутрикадрового монтажа. С этим предложением я пришел к Учителю, и он выделил небольшую сумму. В итоге получилось полурепортажное изображение, где некоторые куски достигали 8 минут. После первой смены Учитель посмотрел отснятый материал, и ему не понравилось: он счел его слишком статичным, классичным. Мы поехали переснимать, сработались с артистами, остались на свой страх и риск, два-три месяца не отчитывались перед студией – и отсняли практически всю натуру. Поглядев, Учитель, ставший, по-моему, уже мэйджором, решил снимать до конца. Мы сразу выплатили все гонорары артистам, которые до этого согласились поработать хотя бы полфильма бесплатно, как и мы трое. Теперь мы смогли поехать в экспедицию, найти здание, построить павильон РОВД и еще несколько интерьеров. По картинке разница иногда видна. Закончили буквально за месяц, а потом Аркадий Носков почти полгода работал над звуком – мы же снимали натуру, не обращая внимания на звук. Учитель оценил наш первоначальный альтруизм и дал нам некоторую свободу. Но дорабатывал сценарий я с ним – в итоге он все утвердил. Собирать же картину из длинных кусков – это совсем не то, как если монтаж дробный. Меньше возможностей для вариаций: приходится просто выбирать лучшие дубли. И я никогда не снимаю больше, чем нужно, флешбэки не люблю, «символических», «метафорических», «атмосферных» отклонений от сюжета – тоже. В итоге вариантов конечного монтажа в принципе не могло быть много: менять местами эпизоды глупо – действие-то происходит в один день. Даже локации в МАЙОРЕ очень четко рассчитаны по сценарию. Учитель как продюсер попросил убрать только одну сцену в конце, потому что в ней я решил поговорить, пофилософствовать устами одного из персонажей, а это было уже лишним.

Сценарий фильма вырос из дела майора Евсюкова?

Не то что вырос – он был отправной точкой. Я очень быстро принимаю решения, о чем снимать: суммирую происходящее вокруг и думаю о том, что наболело. Мне было интересно, как получилось, что обыкновенный, не очень образованный среднестатистический мужик сначала пытался выяснить отношения с женой, а потом напился и пошел всех перестрелял. Но Евсюков – это больше патология, в фильме мы далеко ушли от него. Это могло случиться и с другим – сильным, сдержанным, воспитанным человеком. Первый вариант сценария был очень мизантропическим, балабановским – об эдаком упыре, но не происходило развития характера, это неинтересно. Мне любопытнее понять, почему именно так произошло, поставить достойного, волевого человека в ситуацию почти чеховскую, показать, как он не может выбраться из самой системы координат. Фильм не про то, что в нашей стране все вурдалаки или, наоборот, святые, а про то, что все объединились в группы по интересам и потихонечку друг друга сживают со свету. Более слабые – люди гражданские – наименее жизнеспособны, они не могут сопротивляться такому сильному и сплоченному клану (или даже братству), как Министерство внутренних дел. У тех в руках оружие – и физическое, и психологическое, они закалены, они знают систему, законы и лазейки.

МАЙОР – какое-то очень «мужское» кино: главные герои – мужчины, интонация жесткая. Согласны?

Да, конечно. Мне проще рассматривать проблему через призму волевого человека, который пытается противостоять обстоятельствам, а не через призму жертвенности, инфантилизма, как, например, у Хомерики. У меня не такая тонкая душевная организация, мне нравится доводить ситуацию до предела. Если я беру сильного героя и показываю, что даже он не может справиться с системой, конфликт становится глубже.

Выходит, фильм, с одной стороны, злободневный, а с другой – говорит о ситуации классического, чеховского выбора.

Вся гуманистическая литература пронизана вопросом простого выбора – между материальным благом (даже не деньгами, а просто возможностью жить, любить своих детей и жену) и совестью или долгом. В российской культуре есть черта доводить все до максимума, до той степени, когда вопрос звучит так: твой ребенок или чужой? По сути, ответ всем ясен. Русская литература пытается говорить о твоем участии в проблеме постороннего человека, но природа устроена по-другому. Человек – это животное? Важнее ли для него ближний круг интересов? Выясняется, что, как правило, да.

Стоит только начать говорить о проблемах нашего менталитета, сразу возникают обвинения в русофобии.

Потому что жива сказка о великом народе, но велик не сам народ, а выходцы из него. Если я лежу на печи, а мой сосед построил Вавилонскую башню, я не становлюсь таким же крутым, как он. Это привычка гордиться тем, что сделал не ты сам, а делает твой трудолюбивый соотечественник. Например, каким образом я отношусь к Пушкину? Да никаким. Я не так талантлив, как он. Может быть, мы и везучий народ, но болтаемся между азиатами и европейцами. Сила, например, кавказцев в том, что они сплочены, европейцев – в том, что развивают индивидуализм, осознание личной гражданской ответственности. А мы не те и не другие. Даже Говорухин как-то сказал, что ему бывает стыдно за свою страну. В России столько драматизма, что даже не нужно особо придумывать историй. Меня беспокоит, что я теряю свою страну, что она распадается и демонтируется на глазах.