Элла Манжеева: «Я не хочу, чтобы на «Чайках» калмыцкое кино закончилось»

Режиссер о своем фильме в конкурсе «Кинотавра»

Меньше всего хотелось бы сходу прилеплять к ЧАЙКАМ ярлык «этнического кино» – все-таки этот фильм выходит далеко за пределы простого бытописания жизни в Калмыкии. Режиссер Элла Манжеева действительно не скрывает своего желания вырисовать каждую знакомую ей деталь – от обыденных домашних ритуалов и разговоров на калмыцком до сложных семейных взаимоотношений и особенностей менталитета. Но этим тема фильма далеко не исчерпывается: Манжеева ненавязчиво углубляется в проблемы понимания свободы (как внешней, так и внутренней), жизненного выбора между привычным и неизвестным, возможности компромисса и по большому счету – поиска ответа на главный вопрос: какого счастья мы все ищем?

Я знаю тебя как активного участника всевозможных питчингов и воркшопов: Berlinale Talents, карловарских Works-in-Progress, питчинга «Кинотавра», неоднократно – «Культбюро». В связи с питчингами всегда встает вопрос: действительно ли это помогает проектам?

Я участвую в этих всех мероприятиях, так как это дают мне ощущение, что от меня хоть что-то  зависит. Когда сидишь и ждешь, что к тебе придут с предложениями, то ты лишаешь себя возможности действовать, а значит выбирать. Например, в случае с ЧАЙКАМИ наша победа на питчинге «Кинотавра» финансовых вопросов не решила, но зато создала хороший информационный повод, и, наверное, как-то повлияла на голосование в Министерстве культуры. Очень полезно, когда в зале сидят профессионалы, которых ты хотел бы увидеть и рассказать свою историю – до этого ты год пытаешься с ними безуспешно связаться, чтобы они прочли сценарий, а тут они специально пришли послушать тебя, и главное ты получаешь мгновенную реакцию, это очень важно. Ведь главное даже не положительный ответ, а вообще результат. Потому что пока тебе не сказали «нет», ты питаешь надежды, теряя самое главное – время. На питчинге «Кинотавра» у меня уже был продюсер, но другие находят основного продюсера именно там, после визуального контакта и презентации – иначе переписка может длиться годами. Питчинг учит тебя выстраивать мысль, отсекать лишнее и погружаться в конкретные детали проекта, дает адекватный фидбек от аудитории, помогает понять сильные и слабые стороны. Любой дедлайн дисциплинирует и организует твою работу. И начинающему режиссеру нужно с холодным сердцем думать о своем продвижении, о самопрезентации, даже странно, что нет такого предмета в наших киношколах: я помню, как в начале учебы на ВКСР считала неудобным посылать короткий фильм на фестиваль, кого-то беспокоить. Не тебе решать, достоин ты или нет, нужно забыть о самобичевании и комплексах и работать.

Какую роль, по-твоему, сыграла калмыцкая тема в успехе проекта? Выделяла она его среди прочих или, наоборот, вызывала реакцию вроде «да кому это надо»?

Это две стороны одной медали. Когда я рассказывала о ЧАЙКАХ еще на стадии идеи, мне говорили: «Калмыцкое кино? Это никому не нужно». Но позиционировать проект именно таким образом было для меня принципиально – я хотела говорить именно о калмыцком кино, о неком особенном киноязыке, о неком явление, иначе потом мало кто захотел бы помочь мне продолжать снимать на тему, которая меня действительно интересует, потому что за этим стоит огромная внутренняя сила, энергия и вера. Я не хочу, чтобы на ЧАЙКАХ калмыцкое кино закончилось – я мечтаю о том, чтобы это превратилось в некий бренд, узнаваемый во всем мире.  Я очень надеюсь, что в Калмыкии появятся новые имена: артисты, режиссеры, художники, операторы. И сделаю все возможное, чтобы киноиндустрия в Калмыкии развивалась. Для начала начнем с проведения мастер-классов в Элисте, чтобы выяснить хотя бы, существует ли запрос. Может это вообще никому не надо.

А во время съемок в Калмыкии люди ими интересовались?

Нет (смеется). Было непросто: к нам даже не приходили на кастинг. Калмыки очень закрытые, они думают: «А вдруг откажут? Лучше не испытывать свои шансы, идти на какой-то конкурс, если не знаешь, надо ли это тебе вообще». Но с другой стороны калмыки обладают очень сильным образным мышлением, поэтому я думаю кино нам близко. Калмыцкий язык трудно переводить, потому что каждое слово несет очень большую смысловую нагрузку. Калмыцкий эпос «Джангар» - это вершина визуального и эмоционального богатства нашего народа.  Когда-нибудь я сниму фильм на эту тему.

А в Калмыкии фильм еще не видели?

У нас был пресс-показ. Для меня калмыцкий зритель очень важен. И наверное ЧАЙКИ покажутся им в большей степени социальным, там показаны современные проблемы Калмыкии – быта, семьи и общества. Но это лишь фон. При всех видимых проблемах, я снимала фильм про любовь и достоинство. Калмыцкие рецензии после пресс-показа были все положительные, хотя я не боялась отрицательных отзывов, страшнее было бы читать отписки о том, что у нас опять все хорошо.

В фильме есть и яркие внешние детали быта, и какие-то глубинные внутренние отличия калмыков от остальной России: семейные отношения, отношение к женщине, другой менталитет.

Я не пыталась сравнивать и как-то специально отличать. Сценарий был написан очень легко, потому что я знала этот мир изнутри. И мне хотелось рассказать об этом  мире, на примере этой семьи. Мои детские воспоминания, мой жизненный опыт, мои наблюдения и переживания, накопленные за годы, – это все есть в фильме. Мы снимали в доме моей бабушки – это удивительная история, настоящее чудо. Мы долго не могли найти один из главных объектов -  дом матери и приехали в село, где жила моя бабушка Бабуль. В этом доме уже никто не живет, бабушка с дедушкой давно умерли, дом был закрыт, потолок обвалился, все разрушено  – но художник-постановщик Денис Бауэр настоял, чтобы мы его посмотрели. И когда мы вошли в этот дом на меня накатили воспоминания о том, каким он был теплым, бесконечный детский смех, как среди внуков было принято там обедать и бабушка кричала моему брату, - «Отдай ей эту вилку» -, из-за которой мы постоянно дрались, потому что она была маленькая, как слизывали сливки с чашек сепаратора, как ворчал дедушка, с которым не хотелось целоваться при встрече, потому что от него разило табаком – захотелось плакать. Я не могла произнести ни слова. Ко мне подошел Денис и задал только один вопрос: «Расскажи, как ты хочешь, чтобы это было.» Тут администрация наверное напряглась, потому что денег у нас было не много, и я все понимала и готова была отказаться, но Денис сказал, чтобы я не думала об этом и мы восстановили все как было при бабушке. Во время съемок это первое состояние никуда не ушло. Волнительно было каждую минуту, я чувствовала, что как будто даже стены мне помогают, все шло ладно. В этом интерьере все ракурсы и планы, мои детские воспоминания. Приоткрытые двери, прострелы, чай на столе, даже тишина, которую мы уже потом создавали с звукорежиссером  Филлипом Ламшиным в Москве . 

Ты упомянула, что в Калмыкии неохотно приходили на кастинг, и мы как-то коротко говорили об идее пригласить актеров из Якутии, где очень развиты кино и театр: ты сказала, что это все не то, потому что не удается передать аутентичность.

Да, это все было не то. Мы в итоге нашли всех актеров в Калмыкии. Мне важна была органика, и главное тут даже не национальность, а само место, атмосфера, характер. Наверное, якут или кореец, живущий в Калмыкии, тоже мог бы сыграть правильно, главное – понимать, о какой грани отношений идет речь, не придумывать, не играть Я хотела, чтобы я могла говорить с артистом на одном языке.

Ты держала Евгению Манджиеву (известная калмыцкая топ-модель, работающая в Европе и дебютировавшая в ЧАЙКАХ как актриса) в ежовых рукавицах: отправляла работать на хлебозавод, ограничивала ее общение с ней даже на площадке.

Я хотела помочь прежде всего ей – погрузиться целиком в эту атмосферу. Если бы я хотела снять кино о ее мире, о топ-модели, которая выходит на подиум у Готье, я бы никуда ее и не сажала. Женя была просто другой, ей был необходим такой опыт, и ей самой было интересно в это играть. Несмотря на эту разницу, внутри они похожи: сдержанные, скромные, но самое главное они настоящие воины, с огромным достоинством и кинжалом в волосах. А еще она просто удивительная в плане работы: я все думаю, что далеко не каждый профессиональный актер готов пойти на такие жертвы – да еще если этого требует дебютантка. Женя слепо доверяла мне и никогда не сомневалась. За это я ей очень благодарна. Но такой доверительный настрой был во всей нашей съемочной группе – в этом доверии, я считаю, и был ключ к хорошему результату.

Вы снимали еще и зимой…

И больше не буду! Теперь только летом, на море! Было холодно, противно, ветрено. Но это была сюжетная составляющая. Я в принципе люблю это красивое время года – но снимать в холод не люблю. Стоят красивые туманы, самолеты не летают – я  однажды зависла из-за этого в Калмыкии на два месяца, как «Женщина в песках» Кобо Абэ. После этих съемок я звонила своему мастеру Павлу Финну и говорила, что больше не буду снимать, потому что я как будто умирала, а ничью жизнь не спасла – мне казалось, что собственные амбиции не стоят этой жертвы. Но Павел Константинович, сказал мне, что на премьере все проходит. И вы знаете, он был прав.))   Дело в том, что каждый человек должен заниматься своим делом, ну а творческий человек занимается делом, которым не может не заниматься.  Я не могу не писать, не снимать, не стремиться к этому. Когда ты видишь пульсирующую жизнь, открытую рану, ты чувствуешь, что живешь. Калмыки – вообще воинственные люди: они просыпаются, когда нужно решать большие проблемы, – и их не остановить. Мне становится интереснее, когда возникают препятствия.

В фильме очень живая, подвижная камера.

Я просила оператора Сашу Кузнецова об одном одолжении: нигде в интерьерах не должно быть ни одного прибора, ни одного систенда –  чтобы все наши непрофессиональные артисты должны были чувствовать себя комфортно. Мы хотели снимать вообще без света, но вышло бы очень дорого: зимой короткий световой день. Мы выставляли свет снаружи, и дом был похож на летающую тарелку, так как еще я попросила видеть все за окном, чтобы не было ощущения павильона, конечно иногда мы вылетали, но при современных возможностях цветокоррекции это легко исправлялось потом. Мы были свободны на 360 градусов, снимать как угодно в любой из комнат. А в творческом плане основным камертоном была Женя, и все кругом, включая пластику, свет, цвет, природу, музыку, должно было подчеркивать ее внутреннее состояние, потому что она всегда сдерживала свои эмоции.

Это калмыцкая черта или черта Эльзы?

Наверное, калмыцкая. Калмыки очень эмоциональны внутри, но не проявляют это внешне. Тут, например, не плачут – даже на похоронах. Но мы говорим по-русски и значит думаем по-русски. Мы очень долго здесь живем, впитав в себя эту культуру. С каждым днем мы все больше растворяемся, но из последних сил пытаемся сохранить себя.  Но как говорил мой отец: «Помни чья ты дочь, и откуда». И я помню! Я – Элла Манжеева, дочь Будимира из рода Ширяд Арвн из Зет.