Александр Лунгин: «Искать поэзию в стихах – это как искать любовь в стриптиз-баре»
Режиссер фильма «Большая поэзия» − о своем проекте-участнике «Кинотавра»
Режиссер и сценарист Александр Лунгин принадлежит к одной из выдающихся российских кинематографических династий – однако как режиссеру ему пока не то чтобы везло. Его дебют ЯВЛЕНИЕ ПРИРОДЫ (совместный с Сергеем Осипьяном) вышел еще в 2010 году и стал одним из самых интересных событий «Кинотавра», наградившего фильм за операторскую работу Романа Васьянова. За прошедшие годы Лунгин был больше известен как талантливый сценарист, написавший, к примеру, сценарии ЧЕРНОЙ ВОДЫ, снятой Романом Каримовым, и недавнего БРАТСТВА Лунгина-старшего. БОЛЬШАЯ ПОЭЗИЯ – его первая полноценная режиссерская работа со времен дебюта, сделанная также в условиях крайне стесненного бюджета. Ее герои, Виктор и Леха, некогда прошедшие войну в Донбассе, сегодня работают инкассаторами и пытаются обрести свое место в огромной Москве, где случаются и петушиные бои, и поэтические слэмы, и ограбления банков.
Когда я прочел сначала сценарий, а потом увидел, как он выглядит на экране, то был удивлен, насколько герои отличаются от того, как я их представлял. В сценарии они кажутся куда старше – пожившими, уставшими людьми.
Мы с Сергеем Осипьяном написали этот сценарий 8–10 лет назад, и он был совсем другой – веселый, потому что и мы были веселыми. Он долго лежал, так что о нем все почти забыли, пока не подали его в министерство культуры – и неожиданно получили деньги. Полгода я сидел и думал, что мне с этим сценарием делать: и он сам устарел, и я изменился, и вообще не очень было понятно, зачем его нужно снимать. Мне было бы сподручнее рассказывать о людях моих лет, но тогда бы получился совсем угрюмый фильм, а я уже пытался такое делать – понимания это не находит. Я стал переделывать сценарий. К тому времени я уже познакомился с Александром Кузнецовым и держал его в голове. Так что я изначально рассчитывал, что им будет около тридцати. Алексей Филимонов, который играет второго героя, на самом деле старше – просто он выглядит так, что этого не заметно. Поэтому фильм получился про молодых людей, около тридцати. Хотя тридцать лет – это уже немало.
Именно тогда в сценарии появилась тема войны в Луганске? Почему именно Луганск?
Ни по каким особенным причинам, это фильм не про Луганск, не о какой-то особой правде про Луганск. Здесь могла быть упомянута любая другая малая война. Например, Сирия. Просто эта вписалась самым естественным образом. В изначальном сценарии герои вообще отслужили в двухсотой дивизии в Таджикистане. Такие вялотекущие войны сопровождают мир всегда, они как городской шум, если живешь где-нибудь на Садовом кольце. Может быть, только первая чеченская стоит здесь особняком – она была слишком интенсивной.
Вас интересует тема посттравматического синдрома, связанного с войной?
Да, это интересная тема. Но фильм не про ПСР и не про войну. Это фильм про человека, который увидел какую-то страшную правду, и про то, что она с ним сделала. Здесь война – универсальный и понятный способ это донести.
А история с ограблением инкассаторской машины реальна?
Нет, никакой конкретной истории из газеты я не брал, но похожее происходит довольно часто. Насколько я знаю, в последнее время большинство ограблений инкассаторских машин совершено самими инкассаторами.
Очень любопытно, что в фильме показана некая невидимая для нас, но настоящая Москва: вездесущие чоповцы, гастарбайтеры, петушиные бои…
Это парадокс современной Москвы: мы по-прежнему считаем, что она заключена в пределы Садового кольца, и настоящую Москву видим только из машины, когда едем на дачу или из аэроэкспресса по дороге в Шереметьево. Я тоже ничего не знал о такой Москве, и нам пришлось много поездить, чтобы найти место для съемок. В районе Некрасовка, где по большей части снимался фильм, живет 300 тысяч человек – больше, чем в пределах Садового кольца. На самом деле теперь настоящая Москва выглядит именно так. Хотя она и невидимая, держится в тени Тверской улицы. Но бόльшая часть москвичей живет именно там – в этих новых районах. Что касается гастарбайтеров, то уже сложились даже своего рода этнические деревни, которые тоже выглядят не так, как я представлял: они не похожи на привычный нам образ гетто. Это довольно чистые, опрятные районы, в которых нет ни одного человека, который не был бы с Кавказа или из Средней Азии – может быть, за исключением чьих-то жен. При этом рядом живут и парни, которые ездят на «Рейндж Роверах», и дворники из Таджикистана. В фильм это, к сожалению, не вошло – в силу бюджетных соображений.
Но выходит, что у этой Москвы нет пока никакого голоса в кино. Может быть, ее голос – это рэп, который тоже присутствует в фильме?
Мне сложно сказать, я так и не смог сблизиться с русским рэпом. Наверное, в силу своего возраста. В сценарии есть фраза, которая в фильм не вошла. Ротный говорит: «Не понимаю такой музыки. Мы в молодости Егора Летова слушали». Он – человек моего возраста, и про себя я могу сказать то же самое. На Егоре Летове я и остановился. Но рэп не мог не возникнуть в фильме, потому что эта культура значима для людей, про которых мы рассказываем. Одного из гэбэшников играет рэпер Obe 1 Kanobe, и когда он приехал на съемку, я его даже не узнал. Мне показалось, что это какой-то местный парень из подъезда вышел. А все подростки из окружающих домов хотели с ним сфотографироваться. Мы стремились, чтобы в фильме было побольше настоящих лиц и людей. Даже поэты у нас настоящие – из группы Андрея Родионова. Поэтическая тусовка тоже была для меня чем-то новым, незнакомым – не буду врать, я не знаю современную поэзию. Андрей Родионов и Федор Сваровский нам очень помогли, они написали стихи для нашего фильма, хотя мне пришлось их немного переделывать, огрублять. А Родионов еще и сыграл одного из персонажей.
Но в итоге актом большой поэзии становятся не собственно стихи, а поступок.
Ну конечно, искать поэзию в стихах – это как искать любовь в стриптиз-баре.
Почему у вас так много продюсеров?
Так всегда у фильмов, где нет денег. Деньги в министерстве культуры получал мой отец, Вета Кречетова была исполнительным продюсером, и основная тяжесть съемки легла на ее плечи. Двое моих друзей – Сергей Штерн и Митя Горелик – добавили нам денег. А потом в постпрдакшн вложилось Okko.
От чего-то пришлось отказаться из-за недостатка бюджета?
Конечно, пришлось. Мы с Ветой договорились, что если деньги закончатся, она тем же вечером мне сообщит. Я ждал этого каждый день, но каким-то чудом они не закончились. Не знаю, каких нервных усилий ей это стоило. Это большой сценарий, его сложно снять за 23 дня. Изначально история развивалась более гармонично, и отчуждение главного героя не было таким скачкообразным, как в итоге получилось. Я допустил ошибку: заложил несколько каскадерских сцен, которые в таких финансовых условиях лучше не снимать – лучше рассчитывать на то, что ты можешь снять сам, своими силами. Еще я хотел снимать не летом, а в октябре или в начале ноября – это больше отвечало настроению фильма, но в нашем климате для съемок картин такого типа есть всего два с половиной месяца, потому что в остальное время короткие смены, дождь или снег. Мы с оператором Севой Каптуром не могли позволить себе снимать с запасом, с разных точек, чтобы потом посмотреть, как все это можно смонтировать. У нас не было права на ошибку. Но Сева – мой друг, единомышленник, мне не нужно было долго ему что-то объяснять. Конечно, нам не хватало тщательности. Если бы у меня была хотя бы еще неделя, я подошел бы к работе более кропотливо. Но в итоге у нас получился такой скандинавский постнуар.
